Иногда, проснувшись от толчка переполняющей тебя нежности, от невозможности вздохнуть, невозможности выплеснуть это мягкое удушающее горло тепло словами по причине полного отсутствия приемлемых вербальных определений, ты целый день качаешься на волнах этого мучительного серебряного тумана – на грани между восторгом и болью.
Безжалостное ощущение точки невозврата, осознание своей беззащитности и беспомощности перед тем, что нахлынуло и унесло, и настолько ты уже далеко от самого себя, от обжитого берега, а это все растет и растет и ничего не помогает, ни секс, ни сон, ни ночные расслабленные беседы – ничто не в состоянии избыть этот постоянно обновляющийся избыток. Машина запущена, горшочек варит как заведенный.
Люди вокруг неузнаваемы, непонятно, как и чем они живы, такие мертвые, такие больные, такие жалкие в своей невротической паутинной суете. И ты плывешь среди этого воплощенного в реальность зомбического кошмара как новорожденная бестелесная оболочка, которую забыли снабдить не только плотью, но и инструкцией бытия или хотя бы адресом временного проживания.
Безжалостное ощущение точки невозврата, осознание своей беззащитности и беспомощности перед тем, что нахлынуло и унесло, и настолько ты уже далеко от самого себя, от обжитого берега, а это все растет и растет и ничего не помогает, ни секс, ни сон, ни ночные расслабленные беседы – ничто не в состоянии избыть этот постоянно обновляющийся избыток. Машина запущена, горшочек варит как заведенный.
Люди вокруг неузнаваемы, непонятно, как и чем они живы, такие мертвые, такие больные, такие жалкие в своей невротической паутинной суете. И ты плывешь среди этого воплощенного в реальность зомбического кошмара как новорожденная бестелесная оболочка, которую забыли снабдить не только плотью, но и инструкцией бытия или хотя бы адресом временного проживания.
Journal information